Мария Фёдорова: я воплощаю свою детскую мечту.

Мария Фёдорова: я воплощаю свою детскую мечту.
05.04.2017

Мария Федорова работает в Центре поддержки приемных семей нашего фонда в Гатчине, а еще – в обычной средней школе, а еще – в Школе приемных родителей. При этом Маша с мужем воспитывают девять детей, пятеро из них приемные. Машина история – это самое лучшее лекарство и самый весомый повод быть оптимистом и для приемных родителей, и для специалистов, которые помогают приемным семьям состояться и стать счастливыми.

Эти дети уже есть, и им нужна помощь

Началось всё в глубоком детстве. Когда лет в 11 я услышала по телевизору что-то о детских домах, сразу решила: стану... не приёмной мамой, нет — директором детского дома. И рисовало моё воображение такую картинку: двухэтажный дом, обязательно кирпичный, я в нём живу, и со мной много приёмных детей — целый семейный детский дом. Тогда, в 11 лет, думала только о приёмных, потому что понимала: если мои дети не родятся, они и не будут от этого страдать, а эти дети (оставленные, изъятые из неблагополучных семей) уже родились, они уже есть, и им нужна помощь.

Как следствие подобных фантазий, в подростковом и юношеском возрасте я ездила по детским домам — в основном с театральными программами и развлекательными мероприятиями. Сейчас мы бы назвали это волонтёрством, но тогда такого понятия ещё не было в ходу. Компанию мне составлял будущий муж, и, как только я достигла 18 лет, мы поженились. Очень скоро у нас родился ребенок, затем второй, потом третий, и в какой-то момент стало понятно, что, несмотря на то что я учусь на социального педагога и намерена работать в детском доме, я всё равно всё дальше отклоняюсь от своей мечты.

Бывают дни, когда небо подаёт какие-то знаки. Вот и тут мне попалась в руки наша гатчинская газета, где почти во весь разворот были опубликованы фотографии детей, которым нужна семья. У меня на тот момент (2007 год) подрастали трое: 5, 3 и 1 года от роду. Но что-то толкнуло: если я сейчас этого не сделаю, то, наверное, никогда уже не решусь. Ведь чем старше мы становимся, тем меньше в нас спонтанности и тем больше мы ориентированы на покой и комфорт. Ну и пусть я дура, ну и пусть своих трое, а я всё равно пойду и возьму четвёртого! Муж поддержал меня, и мы записались в самую первую группу только что созданной школы приёмных родителей Гатчинского района.

Если бы мои собственные дети заболели этими страшными болезнями, разве я отказалась бы от них?

Я хорошо всё обдумала и решила, что возьму мальчика 7-8 лет. Две дочки у меня уже есть, а сын один, пятилетка, так что 7-8 лет — оптимальный возраст для его брата и друга. Сейчас смешно даже вспоминать об этой арифметической серьёзности, поскольку, когда я пришла в детский дом, то по-настоящему влюбилась и совершенно потеряла рассудок. Влюбилась в двухлетнюю девочку Настю с огромным количеством хвостиков на голове. Влюбилась настолько, что мне было наплевать на то, что у девочки есть братик (чудесно, мы берём обоих!), что у самой у неё ВИЧ-контакт (вылечим!), а у братика — туберкулёз (выходим!). У меня мелькнула мысль: а если бы мои собственные дети заболели всеми этими страшными болезнями, разве я отказалась бы от них? Ну так вот и от этих не откажусь!

Ответственность за принятое решение оказалась ничуть не лёгкой. В первые же дни, как брат с сестрой оказались в нашем доме, у Насти хлынула носом кровь, и я металась между ней и другими детьми, переживая по поводу возможного заражения – тогда я слишком мало знала о ВИЧ. Со временем знаний у меня прибавилось, и страхи ушли. К тому же по прошествии года Коля полностью вылечился, а у самой Насти по результатам анализов не подтвердился ВИЧ-статус. С тех пор никаких серьезных проблем со здоровьем у них не было. Сколько раз бывало, что вся школа слегла с ОРВИ, эпидемия выкосила целые классы, а наш Коля Фёдоров вынужден ходить в школу один-одинёшенек, потому что не болеет. Сейчас он уже взрослый, в данный момент служит в армии — так там, с его слов, абсолютно та же история.

Тогда многие: и журналисты, и органы опеки — спрашивали: а ещё одного взяли бы? Я всегда честно отвечала, что непременно взяла бы, если б позволяли жилищные условия. Дело в том, что на момент появления в нашей семье Насти и Коли мы жили в двушке-«хрущёвке» 40 квадратных метров (мы с мужем и пятеро детей). Конечно, я чуть ли не с детства увлекалась дизайном, поэтому даже в 12-метровой комнате пространство было организовано так, что там умещалось и пианино, и шведская стенка, и многое другое, но всё-таки места катастрофически не хватало. Через 2 года у нас в Ленобласти появился благотворительный фонд «Ключ», который поддерживал приёмные семьи, и практически сразу начал строить посёлок для своих подопечных. Мы въехали одними из первых. Когда я стала счастливой обладательницей собственного большого дома, как и мечталось мне в детстве, опека напомнила: «А вот вы тогда говорили, что взяли бы ещё детей при наличии жилья. Так теперь-то оно у вас есть!»

Поскольку я была беременна, то вынуждена была отказаться. Однако шло время, и когда младшему сыну исполнилось 4 месяца, мы решились взять еще одного. На сей раз я опять была нацелена на ребёнка 8-10 лет, потому что, честно признаться, ещё с одним малышом было бы непомерно тяжело. По пути в детский дом в моём сознании возникла картинка: все наши дети с характерной славянской внешностью, голубоглазые и светловолосые. А не худо было бы нас «разбавить»! Решено: если будет тёмненькая девочка, беру непременно. Так и вышло: в тот момент опека усиленно искала приёмную семью для цыганской девочки, мама которой была недавно была осуждена на 8 лет за употребление и хранение наркотиков. Конечно, я сразу её взяла.

Почему одна мама может любить десятерых детей, не деля любовь между ними, а ребёнок обязательно должен выбрать, какую маму ему любить?

Примечательно, что люди (и я в том числе) полны стереотипов. Цыгане, как правило, ассоциируются у нас с песнями и плясками, но Эля оказалась единственной дочкой, которая в нашей полностью творческой семье совершенно не поёт и не танцует: ей это вообще не свойственно. Сейчас родная мама Эли уже освободилась, и девочка с ней общается. Я хорошо отдаю себе отчёт, насколько это важно, поэтому никогда не чинила никаких препятствий к их контакту, даже сама возила девочку в тюрьму на свидания. Более того: если бы Эля решила вернуться к ней, я приняла бы это. Мы спрашивали её, но, подумав, дочка захотела остаться с нами. Зато теперь у неё две мамы: с одной она живёт постоянно, а к другой охотно ездит в гости — например, на каникулы. Я хорошо знаю и саму эту женщину, и её историю, поэтому абсолютно уверена, что она не причинит девочке никакого зла. Просто она финансово несостоятельна, что и понятно после освобождения. Дочка зовёт нас обеих мамами, и мне в какой-то момент пришло в голову: а ведь действительно, почему одна мама может любить даже десятерых детей, не деля любовь между ними, а ребёнок должен непременно выбрать, какую маму ему любить.

Следующего ребёнка меня уговорили взять мои собственные. Анечка уже жила в приёмной семье, однако по ряду причин её хотели вернуть в детский дом. И тогда мои сказали: «Мама, так не должно быть! Давай возьмём её к себе». Я сначала руками на них замахала, потом подумала, что, работая тренером в школе приёмных родителей, смогу найти для Ани подходящую семью. Так и случилось примерно через полгода, и мы плавно, стараясь сделать этот процесс максимально безболезненным, передали её в другую семью. Теперь я как бы крёстная Ани и, конечно, до сих пор принимаю в ней живое участие.

Однако Аня послужила толчком к очередному пополнению нашей семьи. Опека попросила меня посмотреть десятилетнюю абхазскую девочку Карину, передать которую родственникам на родину было невозможно из-за юридических проблем. Карина, как и большинство детей, попадающих в зону внимания органов опеки, была из неблагополучной семьи. Её изъяли от сильно пьющей мамы, поместили в приют, а мама вскоре умерла. К сожалению, на момент нашей встречи девочке ещё никто не сообщил, что мамы нет в живых уже два месяца.

Если совсем честно, то к этому моменту я уже изрядно подустала и искала причин не делать этого шага в очередной раз. Карина была очень худенькой, выглядела в свои 11 максимум лет на 8, стриженые вьющиеся волосы топорщились в разные стороны, и я подумала: «Тяжело ей будет. У меня вон девки-то все какие красивые, кровь с молоком, а она же себя сравнивать с ними начнёт». А потом будто ударило: «Да что же это я делаю, по какому же праву я за неё решаю».

Опека сообщила Карине о смерти мамы, и она переехала к нам. Переживание потери у девочки было настолько сильным, что в первые месяцы она всё время спала. Я разрешила ей не ходить пару месяцев в школу: крошечная, худенькая (мы ей даже брюки никак не могли подобрать, она из всего вываливалась), сонная от стресса — какая там учёба, пусть отъедается, отсыпается и приходит в себя. А летом мы поехали в Абхазию знакомиться с родственниками, но оказалось, что, во-первых, они никогда раньше друг друга не видели, а во-вторых, Карина уже привыкла к нам и боится, что мы её оставим. Я объяснила, что решение будет принимать только она сама: мол, давай мы тут две недельки поживём, ты всё посмотришь, со всеми познакомишься, и тогда скажешь, чего ты сама хочешь. По истечении двух недель все пришли к выводу, что Карина остается у нас. Зато теперь наша обширная география родственников пополнилась ещё и Абхазией, куда мы всегда можем приехать отдохнуть и пообщаться.

А прошлым летом я узнала еще о двух детях, мальчике и девочке, тоже цыганах. Мама у них умерла, а временный опекун за отведённое время ни нужных для усыновления документов не оформил, ни школу приёмных родителей не прошёл — в общем, повёл себя довольно безответственно, и детей должны были отправить в детдом. Представители опеки очень за них переживали, особенно за девочку. «Маша, — говорили они мне, — ну девочка красивая, 12-летняя, ну изнасилуют же в детском доме!» И мне стало страшно, поскольку такая вероятность, увы, была реальной: у нас коррекционный детский дом, а у мальчиков с органическими поражениями мозга сексуальное влечение выступает на первый план. Накрутила себя этим кошмаром до такой степени, что согласилась взять девочку, не видя ни её саму, ни даже фото.

А вот братика разместить просто физически не было возможности, даже в нашем большом доме. И тогда я обратилась к подруге, тоже опытной приёмной маме, живущей по соседству Татьяне Дробышевской (директор Центра поддержки приемных семей нашего фонда в Гатчине), и предложила: давай ты возьмёшь мальчика, а я — девочку. Дети поддержали нас, и теперь брат живёт буквально в соседнем доме, дети имеют возможность в любой момент ходить друг к другу в гости, мы вместе отдыхаем и вообще очень близки.

Вместо эпилога, потому что это не эпилог

У нас очень творческая семья. Почти все танцуют (танцы всегда были моим собственным увлечением), многие танцуют профессионально. К примеру, Коля (старший сын) с танцевальным ансамблем объехал почти весь мир, побывал и в Арабских Эмиратах, и в Европе. Дети частенько выступают вместе со звёздами, приезжающими к нам в Гатчину, две наши дочки поют — все музыкальны. Исключением является только Эля, которая занималась ковроткачеством в художественной школе. Дело в том, что у меня есть свой определённый пунктик: у приёмных детей не всегда хорошо с учёбой, и, чтобы это компенсировать, я обычно настаиваю на одной постоянной секции. То есть занятий может быть сколько угодно в принципе, но какое-то одно должно быть постоянно. Причём замечу: когда дети видят, что родители искренне любят что-то, они тоже делают это не из-под палки, а увлечённо. В нашей семье именно так: муж поёт, я танцую, вот и дети идут по нашим стопам. В девяностые на фоне кризиса нас это даже спасало: я была тамадой, муж — диджеем, мы проводили мероприятия и тем зарабатывали. Зато теперь мне ничего не стоит организовать какое-то мероприятие для наших приёмных мам.

Нет, муж у меня не миллионер, он обычный трудяга, работает в теплосети, обслуживает счётчики на теплостанциях. Я преподаю в начальной школе, плюс веду занятия в школе приёмных родителей, плюс теперь работаю еще в Центре поддержки приёмных семей «Найди семью». Конечно, я занята практически круглосуточно, но все же хорошо, что теперь мы занимаемся сопровождением приёмных семей профессионально, потому что раньше мы с Татьяной Дробышевской все равно помогали всем, только на добровольных началах.

Безусловно, наша система усыновления пока оставляет желать много лучшего, однако качественный рост всё-таки происходит — во многом при участии НКО, таких, как наш благотворительный фонд «Найди семью» и наши региональные центры сопровождения приёмных семей. Людмила Петрановская обычно говорит, что лучше маленькие изменения, но в верном направлении. И я уверена, что со временем эти маленькие изменения вырастут до больших структурных перемен.